Индейцы и индийцы, евреи и монголы: художник Садреев «выхватывает» характеры разных народов.
О своих работах Айрат САДРЕЕВ рассказывает с придыханием, как о любимых детях – может, потому, что со всех картин смотрят живые, реальные люди, у каждого свой менталитет, своя история, свои символы. И что характерно, все герои — представители разных народов.
Как же попадают на его холсты африканцы, индийцы, индейцы, евреи, монголы, гвинейцы и другие? Об этом Айрат САДРЕЕВ – член профессионального союза художников СНГ, участник многочисленных выставок, работы которого давно разлетелись по всему миру, в Германию, Венгрию, Чехию, Швецию — рассказал в интервью журналу «Наш дом — Татарстан».
Голландское
— Айрат, с чего началась ваша живописная история?
— Родители рано отдали меня на фортепьяно, — вспоминает художник, — мелодия, ритм – да, это мое, но сольфеджио не давалось — записать ноты вообще не мог! И часто в музыкальной школе мне приходись ждать старшую сестру – она училась играть на баяне. Помню, гардеробщица давала мне бумагу, чтобы я не скучал и рисовал. И как-то она сказала сестре: «Это ваш братик? А зачем он здесь учится? Он ведь здорово рисует! Отдайте его в художественную школу!»
И это я запомнил! Когда мне было лет 10, сам нашел художественную школу № 2, попросился, чтобы меня взяли. Увы! Сказали прийти с родителями. Пришлось им сказать, чему папа — летчик гражданской авиации и мама – преподаватель английского языка немало удивились…
— Что тогда хотелось писать?
— У меня были любимые мультфильмы «Золотая антилопа», «Заколдованный мальчик», «Маугли», «Путешествие Нильса», герои в них были нарисованные. Мне нравилась пластика животных, и я думал, дай-ка попробую пантеру изобразить или гуся, который машет крылом…
Став постарше, влюбился в западноевропейскую живопись, конкретно – в живопись Нидерландов – Ландрии и Голландии. Эти картины я случайно обнаружил в журнале «Художник», когда учился в художественной школе. «Попробую, как Снейдерс!» — сказал я себе и в 17 лет стал копировать его работы.
— Кто-то оценил ваши творения?
— Да! Народный художник Татарстана, «папа» постмодернизма, художник галактического масштаба Евгений Голубцов. Его тетя, крестная, была близкой подругой моей мамы, поэтому меня с ним познакомили.
Посмотрев мое творчество, Евгений Георгиевич сказал великие слова: «За технику 25 поставлю! Но зачем тебе становиться Снейдерсом? Ищи свое!» Я тогда не понял, что такое свое… Но у него постоянно учился, приходил в его мастерскую. «Ну давай сегодня зеленым цветом поработай!» — с такими словами он ставил передо мной зеленое яблоко и зеленый чайник, и я сидел, рисовал. А он меня во всем наставлял…
— А художественное образование вы получили?
— После армии я поступил в казанское СПТУ № 16 на исполнителя художественных оформительских работ. И вскоре меня взяли в оборот предприимчивые ребята, которые делали для запада элекропрялки под хохлому. Я попробовал — дело пошло, активно занялся ремеслом.
И только спустя годы я понял слова Евгения Голубцова, что найти свое – не только дело техники. Со временем я заметил, что мне стало нравиться выхватывать характер и для усиления добавлять символизма – как специи в блюдо.
Еврейское
— Когда и почему вы стали писать на еврейские темы? Что повлияло?
— Началось с того, что моя мама была репетитором по английскому у сына Городецких – преподавателя физики Рафаила Наумовича и адвоката Инессы Вениаминовны. К сожалению, их Лени не стало, но к тому моменту моя татарская семья уже дружила с этой еврейской семьей. Когда я еще учился в начальной школе, мы вместе отмечали праздники, ездили к ним на дачу в Васильево. Рафаил Наумович был идеальным рассказчиком, пел арии, рисовал, юморил! Когда я переступал порог их дома – это была дверь в другую вселенную: дом старых евреев был похож на музей! С Кавказа они привозили кинжалы, рога для вина, с Камчатки – уникальные камни! Когда я к ним попадал, как будто везде побывал!
От Городецких я впервые услышал поговорки и фразы на идиш. Например, думай хорошо – и будет хорошо. Я вырос с ними, многое впитал: еврейские культура, традиции и быт стали мне близки, понятны.
И когда я начал пробовать себя как живописец, дай-ка, думаю, попробую написать евреев – я же их знаю, на их глазах вырос…
— Что первое из еврейского написали?
— Левитирующие (летающие) хасиды – они, как птицы, разлетаются в разные стороны. Такое я случайно увидел по интернету на еврейской свадьбе. Я был потрясен, как хасиды веселятся, как драйвово! Постарался это передать….
— А вот вижу — мальчики с фигами, одетые в кипы…
— Мне просто их характер понравился: сидят рядом, о чем-то секретничают. На них присущая для Иерусалима одежда ашкеназов: жилетки и рубашки в ромбик, кипы. Похожая работа карандашом «Двое разговаривающих евреев в Иерусалиме».
— Вы пишете евреев на протяжении всей жизни. Что-то год от года меняется?
— Раньше у меня была форма без содержания. Как обычно это делал? Увидел – понравилось – написал! Черная шляпа, пейсы, сюртук! А что, для чего, особо не вникал, даже не представлял, как свиток Торы выглядит. Сейчас знаю, что Тора должна открываться не широко, на 2 – 2,5 столбца.
— Что произошло?
— Дружба завелась с помощником раввина Казанской синагоги Нисоном Пиль. Когда познакомились, он предложил сделать выставку моих работ на еврейские темы. Но ковид прервал планы.
Помню, как я показал ему картину, написанную после 100-летия Казанской синагоги. Я изобразил двух колоритных евреев, которые были на празднике. Нисон спросил: «А вы знаете, кого нарисовали?» «Да двух евреев!» — невозмутимо ответил я. «Вот этот – член раввинского суда Москвы, племянник главного раввина России Берла Лазара – раввин Залман Дерен аКоэн, а второй – наш казанский Хаим Моисеевич Морошек.
Раз такое дело — я подарил картину Залману Дерен аКоэну, и сейчас она украшает его дом.
Когда мы стали дальше общаться, Нисон рассказал, что получил высшее религиозное образование в центральной любовической ешиве, расположенной в Центре Всемирного движения Хабад-Любавич в бруклинском районе Нью-Йорка на Истерн Парквей, 770. В здании есть лестница, ведущая к главной синагоге под землей, которую называют синагога 770.
Когда я об этом узнал, у меня родилась картина «Ученики». Я решил изобразить будущих раввинов в стиле постмодернизма, как любил мой учитель Евгений Голубцов. Я сделал что-то локальное по цвету и простое по форме, но с предельной эмоциональной составляющей.
Сейчас Нисон практически соавтор многих моих работ, помогает с названиями.
— Что родилось в соавторстве?
— Поздние работы на еврейские темы. Например, картина, посвященная празднику Суккот, — «Агудо ахас. Связать вместе». Здесь изображены необходимые символы Суккота – пальмовая ветвь, мирт, цитрон и ива. Это четыре вида растений, каждый из которых олицетворяет определенную категорию народа Израиля, и вместе они символизируют единство.
Или картина «Мешиякер. С того момента как различает». Нисон дал такое название. Суть в том, что у ортодоксальных евреев с четырех сторон из-под одежды выглядывают кисти – цицит: семь нитей белых и одна голубая. В таком одеянии они выходят на самую раннюю молитву «Шма, Израэль!» («Слушай, Израиль!»), но начать ее могут только тогда, когда способны различить белую нить от голубой. Это рассвет.
Есть интересная работа карандашом «Тойв ли Тойрас Пихо (рав Штайплер)» — я изобразил с книгами читающего раввина. Название опять же дал Нисон.
— А евреи принимают ваши работы?
— Вы знаете, многие я выкладываю в соцсети. И как-то мне вдруг написала одноклассница, которая давно вышла замуж за еврея, уехала в Израиль: «Ты как такое создаешь? –удивилась она. — Ты здесь ни разу не был, но попал в самое сердце! Если бы я тебя не знала, то подумала бы, что это работы нашего еврейского художника!».
Африканское
— Смотрю, у вас много африканских лиц…
— Да, Намибией интересовался, много документальных фильмов смотрел, читал. Одна из картин этой серии — «Намибийская принцесса». Это девушка из племени химба с затейливой прической: дреды со смесью масла и охры, в них вплетена козья шерсть, поэтому на концах пушистые шарики.
Работа родилась случайно – я увидел черно-белое трэшевое фото, снятое каким-то путешественником на мобильник. Подумал, что если сделать на холсте красками? Может, что-то интересное получится?
— И ведь получилось! А почему все-таки девушки из племени химба?
— Среди всех африканок они считаются одними из самых красивых, привлекательных, потому что за собой умеют ухаживать, несмотря на то, что живут в засушливой пустыне Намибии, где нет доступа к пресной воде, а до моря очень далеко. Я был потрясен, когда узнал, что они два (!) часа с утра тратят на то, чтобы привести себя в порядок! У них своеобразный метод очищения кожи дымовыми ваннами, натирание аромамаслами. А еще они потрясающие модницы – делают себе уникальные украшения.
— Но намибийка у вас не простая, драйвовая…
— Да, характер видно, постарался его показать…
Индейское
— Айрат, а как родились картины про индейцев?
— С подросткового возраста был интересен мир Дикого Запада. Во-первых, это красиво.
Во-вторых, поражал эпический размах пейзажей прерий или лесов Канады. В-третьих, внешний вид индейцев, их взаимодействие с природой и способность существовать в ней, при этом не разрушая ее, меня очень привлекали.
Поэтому я стал писать реальных персонажей, которых видел на фотографиях. «Пинающий Медведь» — это легендарный вождь с таким именем, борец за свободу. Он был еще очень талантливым художником. Не написать его портрет я не мог. «Красное Облако» — вождь с таким именем тоже оказался мне интересен как внешне, так и тем, что был успешным дипломатом и военачальником. Добился всего, что наметил.
— Смотрю, у вас индейцы написаны не на холстах?
— Я решил, что писать портреты великих представителей индейских народов просто на холсте — не слишком интересно. Под руку попались деревянные щиты. Мне показалось это очень колоритным и наиболее подходящим.
Аргентинское
— Айрат, а как появилась картина про аргентинское танго?
— Когда мне было уже под 50, я понял, что танцевать-то совсем не умею, — широко улыбается художник, — и вдруг случайно увидел телевизионный сюжет: уличное танго исполнял аргентинец из Буэнос-Айреса! Как же мне это понравилось! Какие захватывающие движения! Какая пластика!
И я решил сам заняться аргентинским танго – и научился! Мое танго – не быстрое, не озорное, а медленное, минорное, ближе к классическому, по-испански — милонга сентименталь. Это тоже искусство! У меня, например, как у художника есть холст, краски. А там – музыка, около 200 базовых движений, наработок, и каждый творит свой танец! Про танго у меня была целая серия работ, они разлетелись – одна даже в Аргентине, несколько – в Москве.
Монгольское
— А кочевники как попали на ваши полотна?
— Меня привлекла история создания морин хуура – это своеобразный струнный смычковый музыкальный инструмент монгольского происхождения. В его основе лежит легенда. У мальчика Сухэ была лошадка белого цвета, он ее любил, кормил, за ней ухаживал. Но злой хан убил любимую лошадку. Мальчик сильно расстроился, а ночью во сне ему явился дух лошади, который сказал: «Ты не переживай! Сделай струны из моей гривы, из хвоста – смычок, а из моей кожи натяни корпус!» Сухэ так и поступил, и был рад, что любимая лошадка навсегда осталась с ним. Поэтому неслучайно морин хуур часто называют инструментом с лошадиной головой – именно она украшает головку грифа. Вот это все я хотел изобразить в картине «Рождение морин хуура».
Гвинейское
— А на этой картине – забавная девочка или мальчик? Кто же?
— Это девочка, живущая на острове Тасмания, — говорит художник, — она представитель племени маори – коренного народа в Папуа – Новой Гвинее, они относятся к полинезийской расе, их привозили в Европу и показывали, как диких зверей. Буквально в начале 1950-х гвинейцев перестали считать животными! Да, они необычные – низкого роста, со своеобразными носами. Я даже написал пояснение к работе «Принцесса Тасмании»: очарование не внешнее, а внутреннее, исходящее из души!
Индийское
— А индийцы, именно индусы, как попали на ваши холсты?
— У меня есть близкий друг Дима – он русский, съездил в Индию и проникся идеями индуизма. Мы с ним часто встречаемся, беседуем. В итоге родились картины «Курящий садху», «Нищенствующий монах», «Победители Раваны», «Скоро танец Шивы». На последней — седой монах, умудренный, просвещенный, познавший жизнь и смерть.
Дима рассказал, что когда верховный бог Шива танцует, происходит разрушение мира, и плохо, когда Шива не танцует. Я спросил: «Чего же хорошего в разрушении?» Дима ответил, что в индуизме разрушение – это прогресс: старое уничтожается во имя создания нового. Так вот в 2022 году, когда я создавал работу, еще была пандемия ковида, и у меня было ощущение, что Шива перестал танцевать….
Интересно, что картину «Нищенствующий монах» с котиком увидела в интернете шведка и захотела купить: монах очень напомнил ей отца-шведа.
Афганское
— Айрат, слушая вас, прихожу к мнению, что вы — интернационалист?
— Да! С детства я, татарин, общался и дружил с евреями, потом год и восемь месяцев служил в Афганистане, в боевой батарее артразведки у нас было 52 человека: эстонец, латыш, литовец, два белоруса, около 15 украинцев, молдаванин, гагауз, армянин, азербайджанец, два грузина и еврей по фамилии Кукуй!
Сейчас переписываюсь со взводным Дмитрием Маслаком, он в Питере живет, и вдруг он спрашивает: «Ты на афганскую тему почему не пишешь?» А я ему: «Про войну не хочу!» Потом вспомнил, что есть голландский аромат «Черный афганец», который мне нравится. Я стал думать и пришел к выводу, что за основу хочу взять образ Амад Шаха Масуда – афганского полевого командира таджикского происхождения, министра обороны Афганистана. Масуд — прозвище, по-арабски означает «Счастливый». Пока остановился на его личности, это был очень интересный человек с характером. Тем более я служил в Афганистане, когда он там воевал.
— А вы же там общались с афганцами, знаете их менталитет?
— Конечно! И согласен с Киплингом: «Восток — это Восток, Запад — это Запад!» Афганцы – не плохие и не хорошие, такие, какие должны быть. Так же и индейцы племени лакота из своей резервации в США такие, какие должны быть.
— Самое глупое сравнивать — кто хуже, кто лучше…
— Да, если я принимаю, что у каждого своя вселенная – то, что мы менталитетом называем, то уже неважно, с кем я общаюсь – со шведом, афганцем, индусом, евреем, – мир каждого мне очень интересен. Вот поэтому я интернационалист!
— Если вас характеризовать именно как художника, то вы…
— Мои картины по большей части с юмором… Я веселый клезмер! – смеется.
— Художник — кто он?
— Это человек, владеющий определенным языком живописи, и его задача – сказать так, чтобы его поняли все!
— Когда вы пишете разные народы, это вас обогащает, развивает?
— Конечно! Я ведь начинаю искать, читать, общаться на заданную тему со знающими людьми.
Шведское
— Смотрю, у одного из ваших натюрмортов очень необычное название — «Сюрстремминг». Что это?
— О, здесь история интересная! Я искал образ для танцора маори, как уже говорил, это коренное племя Новой Зеландии. Для этого мне нужно было лицо с традиционной татуировкой мокко из Новой Зеландии. Забил такой запрос в интернет – и вышел портрет человека с такой татуировкой в пол-лица – то, что мне надо! Подписался на него, начал просматривать контент, он на меня подписался, мы стали лайкать фото друг друга, познакомились, он оказался шведом.
И вот когда мы стали беседовать про культуру наших народов, он рассказал, что в Швеции есть такой национальный деликатес сюрстремминг, приготовленный из ферментированной салаки. И хотя блюдо ужасно пахнет тухлятиной, фекалиями, пользуется большой популярностью у любителей экзотики. «Мы с женой Линдой такое съесть не можем, хотя много раз пытались! — написал он мне. — Но родители Линды – старые шведы – едят с удовольствием! Если хочешь, я тебе такую баночку пришлю!»
И тогда у меня возникло желание, нет, не съесть, — смеется, — а создать работу, которая бы источала «амбре» сюрстремминга. Я написал в двух жанрах: импрессионизме и постмодернизме.
Наталья ВЯТКИНА
ФОТО автора и из архива Айрата Садреева
ЖУРНАЛ «НАШ ДОМ -ТАТАРСТАН» 4 (82)