(16 сентября 2016) Историк, этнолог, социальный антрополог Валерий Тишков — о мифах и заблуждениях в языковых вопросах и трагедии в Удмуртии.
В нашей стране зарегистрировано больше 200 языков. На самом деле практически всё население, 99,4%, знает один язык — русский — и говорит на нем. Он первый выученный в детстве и для доброй половины нерусского населения. У нас же по традиции под родным понимается язык национальности. Это неправильно.
Языки должны быть равноправны, но они не могут быть равны по своему использованию, возможностям и статусу. На русском языке создана часть значимого мирового культурного наследия, как, например, произведения Льва Толстого, Антона Чехова и Федора Достоевского. Поэтому в нашей стране он всегда будет пользоваться преимуществом.
Добровольная языковая ассимиляция (то есть переход с этнического языка на общеупотребимый) является нормой, неотъемлемым правом человека, как и право сохранять язык своей местности. Надо признать эти права. Родители часто ведут себя в этом вопросе грамотней, чем политики или некоторые ученые-романтики, ведь, владея русским языком, ребенок может поступить в МГУ, а только с татарским, чувашским или удмуртским едва ли уедет дальше Казани, Чебоксар или Ижевска.
Переход на государственный язык — естественный процесс. Именно так себя ведут наши эмигранты, уезжая во Францию, Германию или Америку. И никто их за это не осуждает. Дети Солженицына выросли в Вермонте и почти забыли русский. Потому что при миграции этнический язык можно сохранить не больше, чем в одном-двух поколениях — его трудно поддерживать в узкой среде.
Современный человек многоязычен. Есть страны, где всё население владеет двумя, а то и тремя языками. И моя позиция, кстати, совпадающая с научной точкой зрения, такова: у человека может быть два родных языка. Если человек родился в смешанной семье, он свободно владеет, скажем, чувашским и русским. Почему он должен какой-то один из них выбирать родным?
Поэтому в переписи населения, которая будет в 2020 году, в графе «ваш родной язык» нужно для ответа оставить две ячейки, а не одну. К сожалению, Росстат не разделяет это мнение.
Одержимость изучением родного языка в понимании его как языка национальности мне непонятна, как и упреки в том, что человек его не знает. Родной язык — основный язык знания и общения (так называемый первый язык). Кстати, еще со времен первой советской переписи населения 1926 года для переписчиков есть подсказка, что родной язык может не совпадать с национальностью.
Тем не менее, у нас сейчас распространено противоположное мнение. В таком русле выступает Госдума, создается Фонд поддержки родных языков без пояснения, что это такое. Утрата языка трактуется как исчезновение народа. Это еще одно заблуждение. Так считал и погибший на днях в Удмуртии ученый Альберт Разин, которого я знал лично. «Умер язык — значит, умер народ», — было написано у него на плакате. Однако сотни народов перешли на другой язык, но сохранили свою идентичность и самосознание.
Всё коренное население Северной Америки говорит по-английски или по-французски, почти вся Латинская Америка — по-испански. Индейские языки почти исчезли. Но народы остаются.
То же самое и в нашей стране. Российские немцы, украинцы, армяне почти все русскоязычные. Из евреев мало кто знает идиш или иврит. Но от этого они не перестали быть армянами или евреями. Языковой национализм приводит к тому, что людей как бы лишают права на многоязычие или на языковой переход.
Еще один миф — что идет тотальное исчезновение языков. Эту точку зрения под влиянием лоббистов поддержало ЮНЕСКО. Оно опубликовало атлас исчезающих языков, куда почему-то попали все северокавказские, включая чеченский. А ведь им свободно владеют больше миллиона жителей республики, у них имеется собственная литература. То есть политика языкового национализма, политизированного романтизма — назовите, как хотите — присутствует и на международном уровне.
Кстати, Европейская хартия региональных языков или языков национальных меньшинств заботится о языках как о самостоятельной системе культурной коммуникации, не связанной жестко с тем или иным народом. Сохранение языков — это часть культурного наследия, ответственность за которое несут страны, где проживают их носители. Желательная норма, чтобы этнический язык все-таки был, но это совсем не обязательно.
В то же время в российских школах вводят второй иностранный язык. В нашей стране лучше бы все-таки изучать язык крупного народа. Я, например, жалею, что не знаю татарский, хотя жил на Урале, где много татар.
Сами по себе этнические языки, конечно, представляют ценность для представителей разных национальностей. Но она на порядок меньше, чем значение, скажем, социального статуса, профессиональных возможностей и права участия в общероссийском процессе.
Сложности с сохранением миноритарных языков существуют. Но наш опыт далеко не самый плохой. В России за весь XX век не исчез почти ни один. Считается утраченным только диалект чукотского языка и, может быть, убыхский. И то, говорят, он возрождается. Более того, из 70 младописьменных языков мира 50 были созданы в Советском Союзе — появились их грамматика, учебные пособия. В то время как в других странах языки исчезают десятками.
Другое дело, что есть конкуренция между государственным языком и миноритарными, и последние не всегда ее выдерживают. Можно, конечно, как это было у нас в некоторых республиках, ввести обязательное изучение этнического языка. Скажем, башкирского — всеми, кто живет в Башкирии. Но там проживают и марийцы, и мордва, и татары. А почему они-то должны учить именно башкирский, а не татарский, или марийский, или мордовский? Права-то у всех равные.
Эти перекосы частично были исправлены два года назад — сняты предписания для обязательного изучения титульных языков в республиках. Одновременно были созданы новые возможности для их преподавания и поддержки: специальный фонд, программы, пособия, медиатрансляции. Это послужило мощным стимулом убедить людей, что помимо русского хорошо бы изучить еще язык своей культуры. Знание двух, трех, четырех языков обогащает человека.
Но это не повод для радикальных кампаний и действий, которые порой исходят не от властей, а от этнонациональных движений. И совсем не повод расставаться с жизнью. О таких трагедиях можно только сожалеть.
«ИЗВЕСТИЯ»