(2 апреля 2020) Об основателе этнографической науки в Казани читайте на страницах журнала «Наш Дом — Татарстан» и в ленте портала Ассамблеи и Дома Дружбы народов РТ.
«Вы же знаете, что Адлер в переводе с немецкого — орел? — спрашивает Елена Гущина, директор этнографического музея КФУ. — Именно поэтому, когда описывали деятельность Бруно Адлера в Казани, говорили: «Орел расправил свои крылья!» Об одном из основоположников школы казанской этнографии Елена Геннадьевна может рассказывать бесконечно. Ведь за те 11 лет, с 1911 по 1922 год, которые Бруно Фридрихович посвятил Казани, ему удалось сделать невероятно много в сферах этнографии, музейного дела, популяризации науки. Впрочем, слушая рассказ Елены Геннадьевны, перед моим взором представал не только педантичный, трудолюбивый, скрупулезный немец-ученый, но и общительный, жизнелюбивый, добрый и заботливый педагог-наставник и друг. Согласитесь, нечастое сочетание.
Рядом с Лениным
Этнографический музей, который многим обязан Бруно Адлеру, расположился на втором этаже главного здания КФУ, недалеко от мемориальной аудитории, где висит табличка с именем Ульянова-Ленина. То есть в том самом месте, которое считают отправной точкой русской революции октября 1917 года, а ведь ее жернова жестоко прошлись и по судьбе Бруно Фридриховича, и по судьбам многих его учеников…
— Мы находимся в тех исторических аудиториях, где преподавал Адлер, — приглашает меня Гущина в классную комнату при музее, — лаборатория находилась на третьем этаже, наверху, а здесь был музей отечествоведения. Впрочем, многое из деятельности Бруно Фридриховича нам приходится буквально «откапывать». Ведь после того, как в тридцатые годы он был репрессирован, объявлен «буржуазным ученым» и «приспешником классового врага», сослан в Сибирь и расстрелян в 1942-м, много лет имя Адлера было под запретом, о его вкладе в науку не упоминалось. Воскрешать память о Бруно Фридриховиче начал советский этнограф Николай Владимирович Зорин, он написал работу про казанский период жизни Адлера.
— А когда Бруно Фридрихович приехал в Казань? — интересуюсь я.
— В сентябре 1911 года, когда его избрали на должность заведующего кафедрой географии и этнографии Казанского университета. Конечно, казанская этнография имеет долгую и славную историю, которая началась задолго до прихода Адлера в наш университет. Ведь невозможно в таком полиэтничном регионе, как наш, не заниматься изучением народов. Но не было профессиональных этнографов.
Путь в Казань
Кафедра географии и этнографии в Казанском университете открылась еще в 1884 году на историко-филологическом факультете, но в 1888-м переведена на физико-математический. Здесь ее возглавил профессор Петр Кротов, геолог по специализации. Петру Ивановичу приходилось совмещать геологию и географию, ведь на тот момент было не так-то просто найти специалистов по профилю этнография — география. Именно Кротов начал создавать базу для развития этнографической науки. Он заключил договор с музеем Умляуфа в Гамбурге, известным в академическом сообществе как пункт продажи коллекций.
— В то время, — продолжает рассказ Гущина, — наиболее популярным и полным учебным пособием по изучению культур разных народов была монография Фридриха Ратцеля «Народоведение». На деньги университета были приобретены такие коллекции, которые могли служить иллюстрацией к этому пособию. Также Петр Иванович создал библиотеку и кабинет географии, где собирались карты, глобусы, коллекции и приборы. Именно профессор Кротов рекомендовал Адлера на должность завкафедрой.
Петр Иванович связывал большие надежды с 37-летним ученым. Ведь Бруно Фридрихович к этому времени окончил Московский университет, где его научным руководителем был известный российский географ, один из первых антропологов и этнографов профессор Дмитрий Николаевич Анучин, который, кстати, очень высоко ценил Адлера за его усердие и рвение к науке, за аналитический ум. А когда Бруно Адлер блестяще окончил Московский университет, его отправили на стажировку в Лейпциг, к тому самому Фридриху Ратцелю, автору учебника по народоведению. Молодой немец из России так понравился Ратцелю, что он предлагает Адлеру остаться в Лейпциге, но в 1901 году Бруно возвращается в Россию, в Санкт-Петербург. Он работает в Этнографическом музее, в Русском музее, в Кунсткамере.
— Именно у Анучина и Ратцеля Адлер перенял принципы работы со студентами, — продолжает директор музея, — его целью было вырастить самостоятельного студента, способного решать практические задачи, добывать материал в полевых исследованиях, на живом опыте. Эти принципы, кстати, сохраняются на кафедре и сейчас.
Науку в массы
Для Адлера предложение возглавить кафедру в Казанском университете открывало новые возможности. Конечно, он и раньше бывал проездом в Казани, и Бруно Фридриховича восхитили коллекции Казанского университета, хоть и ужаснуло то состояние, в котором их содержали. Ему понравилась Казань, он пообщался с коллегами, так что это не был выбор вслепую.
— Когда Адлер приезжает в Казань, — рассказывает Гущина, — вокруг него сразу начинает складываться круг единомышленников, коллег и студентов. Ведь он незаурядный, не занудный, интересный, со студентами общается неформально, дает книги, помогает советами. Возникает большое количество кружков, комитетов и обществ, которые Адлер либо возглавляет, либо является их членом. Так он становится членом Общества археологии, истории и этнографии, а потом его председателем. Становится членом отдела этнографии Общества естествоиспытателей. Возникает кружок любителей природы и кружок по изучению Сибири, причем эти кружки даже печатали на свои средства литературу, собирали деньги на экспедиции. Адлер разворачивает бурную деятельность по реорганизации музеев. Так, объединив три этнографические коллекции Казанского университета, он создал наш этнографический музей.
За первые несколько лет его работы библиотека увеличилась более чем в 4 раза, за первый и второй год его заведования кафедрой в несколько раз выросли коллекции. Отчасти за счет экспедиций, которые он организовывал и находил финансирование для них, отчасти благодаря его связям многое присылали в дар. И за счет студентов, они ведь приезжали со всех концов Российской империи: Адлер просил их привозить экспонаты из своих родных мест. Были и личные коллекции Бруно Фридриховича, которые он дарил университету.
Занимался новый завкафедрой и популяризацией этнографии. Он устраивал публичные открытые платные лекции, которые сопровождались концертами на инструментах тех народов, о которых шла речь. И все это проходило в музее, на фоне экспонатов, демонстрирующих быт и культуру того или иного народа. В музее, который всегда был открыт для горожан, даже имелся «волшебный фонарь» для проецирования иллюстраций!
Антропология —любить человека
Хотя не сохранилось никаких личных записей и дневников Бруно Адлера, есть много воспоминаний и фактов, характеризующих профессора как потрясающего педагога и очень доброго человека.
— Знаете, как студенты называли Бруно Фридриховича? — восклицает Елена Геннадьевна. — Наш добрый профессор. А в воспоминаниях его ученика Александра Половинкина, известного географа, доктора географических наук, профессора и академика, есть такие строки об Адлере: «Нельзя забыть его продолжительных бесед со студентами до и после лекций, его задушевное отношение к каждому желающему работать». И многие другие вспоминали мягкость, доброту и открытость ученого. Известны факты, когда Адлер вкладывал свои деньги в экспедиции своих студентов или добивался солидного финансирования исследований своих учеников. В студентах он видел потенциального коллегу. Я считаю, что этнолог должен понимать людей, ведь в центре нашей науки — человек со всеми его особенностями, и здесь не должно быть места предубеждениям! Например, тот факт, что среди студентов Адлера была первая женщина ученый-этнограф, Екатерина Адольф, дочь лесничего, свидетельствует, что Бруно Фридрихович был чужд клише и стереотипов. В общем, Бруно Фридрихович был удивительным человеком.
Пожар революции
— Но ведь через 6 лет после приезда Адлера в Казань начались революционные события… — замечаю я.
— Да, условия, в которых тогда работала кафедра, были не из простых, — соглашается Гущина. — Во-первых, шла первая мировая, студентов забирали на фронт, проблемы с финансированием, элементарно не хватало бумаги. Потом революция, она застает учеников профессора в разных местах. Кто-то был в экспедиции, кто-то у себя на родине. Многие не приняли происходящие в стране перемены, эмигрировали и, кстати, смогли реализоваться за границей, кто-то, опасаясь революционного пожара, уехал в Сибирь. Судьба многих из Адлеровских воспитанников сложилась печально, один из них погиб по нелепой случайности, другой был арестован в Петербурге и повесился в камере… До определенного времени имена учеников Бруно Адлера были в забвении, но в 2017 году в нашем музее совместно с фондом «История Отечества» и Российским историческим обществом была организована выставка «Антропология перемен. Судьбы этнографов Казанского университета на рубеже эпох». Так мы постарались отдать дань памяти незаслуженно забытым ученым.
— А как сам Адлер воспринял революцию? — интересуюсь я.
— Для него это было временем новых возможностей и нового витка бурной деятельности. Практически сразу после революции, уже в 1918 году, он организует первое в стране высшее учебное заведение по подготовке профессиональных археологов и этнографов — Северовосточный археологический этнографический институт. Правда, этот вуз просуществовал недолго. В 1919-м профессор по совместительству назначается директором городского музея Казани. Немногим позже Адлер инициирует издание первого в истории России музейного журнала — «Казанский музейный вестник». Он верил, что при новом общественном устройстве он сможет создать в Москве большой институт и музей народоведения, что ему удастся поднять значимость изучения народов и отношение к объектам культуры на новый уровень. Ведь даже в свою заграничную командировку в 1922 году, которая знаменовала конец его казанского периода жизни, Бруно Фридрихович отправляется по личному распоряжению Ленина.
«Дело Адлера»
Впрочем, уже к концу 20-х годов ощущение свободы, предвкушение новых возможностей, сменяется тревожными предчувствиями. Для новой власти этнография является частью идеологии, берется курс на создание единой советской нации, все более значимыми становятся вопросы классового происхождения. И набирающая обороты машина репрессий обрушивается и на эту часть университетской науки.
— В Санкт-Петербурге вышло две больших книги, посвященных репрессированным этнографам, — рассказывает директор музея. — Это не один-два человека, это большой список имен репрессированных по навету, по клеветническим доносам. Конечно, и Адлер не избежал такой участи. В декабре 1930 года на первом Всероссийском музейном съезде поднимается вопрос «выступления проф. Адлера в иностранной печати». Очевидцы говорили, что на то заседание пришел пожилой и статный ученый, а вышел после него сгорбленный затравленный старик…
Статья, которую разбирали на съезде, вышла в немецком научном журнале под названием «О современном состоянии науки о человеке в СССР». Речь в ней шла о проблемах антропологической науки, об отсутствии инструментов и лабораторий и так далее… Адлер написал ее довольно давно и не планировал публиковать, а журнал напечатал материал без ведома автора. Но все это не помогло профессору. Съезд вынес резолюцию: «Помещение такой статьи в заграничном журнале является злостной клеветой по отношению к СССР и советской науке и в момент подготовки интервенции против Советского Союза объективно способствует идеологической мобилизации всех враждебных сил в капиталистических странах против социалистического строительства в СССР. Съезд клеймит позором предательский поступок проф. Адлера и постановляет исключить его из состава делегатов съезда».
— В действительности, — утверждает Гущина, — статья была лишь поводом, а съезд лишь началом. В 1933 году Адлера арестовывают по обвинению в контрреволюционной деятельности и на пять лет ссылают в город Салехард. Известно, что даже там, в ссылке, Бруно Фридрихович оставался верен своему призванию, он преподавал математику в школе. Есть дети его учеников, с которыми наш музей поддерживает связь.
В 1938-м Адлера снова арестовывают и по печально знаменитой 58-й статье приговаривают к 7 годам лишения свободы в ИТК города Омска. Весну 1942 года «доброму профессору» пережить было не суждено: 26 февраля еще один арест и еще одно нелепое обвинение, теперь уже в участии в повстанческой организации, а 18 апреля решением Особого совещания при НКВД СССР Бруно Фридрихович Адлер, выдающийся ученый-этнограф, был расстрелян…
В 1990-м «дело Адлера» признали сфабрикованным.
— Известно, что профессор Адлер, — завершает наш разговор Елена Геннадьевна, — хотел, чтобы на фасаде того самого Института народоведения, о котором он мечтал, было написано Nosce te ipsum — «Познай самого себя». Он верил, что только через знакомство с общечеловеческой культурой, через осознание себя частью мироздания человек может познать и понять самого себя.
Справка. Бруно АДЛЕР, профессор, этнограф, географ, музеевед
Родился 26 октября 1874 года в Воронеже. После окончания воронежской гимназии поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. В 1899 году проходил стажировку в Лейпцигском университете. С 1911 по 1922 год — заведующий кафедрой географии и этнографии Казанского университета. 7 декабря 1933 года арестован по ложному обвинению в контрреволюционной деятельности, осужден на 5 лет. В 1938-м вновь суд — 7 лет лишения свободы по 58-й статье. 26 февраля 1942 года особым совещанием при НКВД СССР обвинен в участии в антисоветской организации, 18 марта расстрелян.
В 1990 году Бруно Адлер был реабилитирован, его дело признано сфабрикованным.