(20 июля 2015) Первое интервью главы Федерального агентства по делам национальностей. Сто восемь дней в стране существует агентство. И практически столько же возглавляет новое ведомство Игорь Баринов.
В свои сорок семь он успел пройти несколько крутых витков профессиональной карьеры. Потомственный военный признаётся, что когда-то и не планировал связывать свою жизнь ни с чем другим, кроме армии. Но когда пригласили в антитеррористическое подразделение ФСБ, пошёл не раздумывая. За десять лет службы в легендарной «Альфе» неоднократно командировался в районы чрезвычайного положения, участвовал в контртеррористической операции на территории Чеченской Республики. Затем Баринов избрался в Государственную думу – и на эту стезю ушло уже более десяти лет. В беседе с председателем Гильдии межэтнической журналистики Маргаритой Лянге Игорь БАРИНОВ проговорился, что мечтает… уйти на пенсию. Но только после того, как сделает всё возможное на ниве межнационального и межконфессионального мира и согласия.
Первым делом
– Какие проблемы в сфере межнациональных отношений считаете первоочередными?
– Межнациональные проблемы вечны. В зависимости от исторического контекста они всплывают с разной остротой и в разном количестве.
Если смотреть глобально на сегодняшнюю ситуацию в стране, то нужно признать: определённая стабильность достигнута, страну не раздирают межнациональные, межконфессиональные конфликты, как это было в 90-е или в начале нулевых. Но, если бы действительно абсолютно всё было благополучно, не было бы смысла создавать специальное агентство. Увы, вечные проблемы дополняются контекстом. И контекст этот неприятен.
– Что имеете в виду?
– В первую очередь активную экспансию радикального ислама, нелегальную миграцию, ИГИЛ. Это серьёзный вызов всему миру и нашему обществу в том числе. Этими вопросами прежде всего должны заниматься спецслужбы, Федеральная служба безопасности, Министерство внутренних дел, прокуратура. Но и агентство, считаю, может влиять на ситуацию. Мы должны минимизировать риски. Делать так, чтобы молодые люди не уезжали в Сирию, в Ирак искать новые смыслы и идеи у экстремистов. Мы должны предложить им свою идеологию, основанную на традиционных российских ценностях.
– И что можно предпринять?
– У меня пока нет готовых рецептов. Иначе Агентство по делам национальностей претендовало бы на Нобелевскую премию и установку памятника каждому сотруднику на Красной площади в Москве. Конечно, мы планируем разработать методические рекомендации и региональным, и федеральным властям. И плотно будем взаимодействовать с неправительственными организациями, религиозными объединениями, с силовиками и всеми заинтересованными сторонами.
В агентство сейчас пришли работать не только учёные и социологи, но и специалисты, имеющие опыт борьбы с экстремизмом, терроризмом, бывшие сотрудники Федеральной службы безопасности.
Это диктует время. Если посмотреть на статистику, то в 2003 году в стране было зафиксировано полторы сотни преступлений экстремистской направленности, а в 2014-м – уже более тысячи.
Если верить социологам, то, согласно опросам, в стране всё спокойно – 78% граждан России положительно оценивают межэтнические отношения. Но если вопрос сформулировать по-другому, то уже каждый пятый в нашей стране допускает возможность межконфессиональных конфликтов. А в некоторых субъектах, как например в Ставропольском крае, – этого опасается больше половины населения.
– А как вы думаете, почему наш традиционный ислам, которым мы так гордились, который столетиями мирно живёт рядом с христианством и другими конфессиями, оказался бессилен перед экспансией радикального ислама из-за рубежа? И что здесь может сделать агентство?
– Я не религиовед, и мне сложно сказать, почему это произошло так быстро. Но я видел, как это начиналось. Ездил в командировки на Кавказ начиная с 93-го года, когда возник осетино-ингушский конфликт – один из самых острых конфликтов на межнациональной почве. Мы видели, как на фоне внутренних противоречий в Северо-Кавказском регионе, в условиях поголовной нищеты и прихода к власти сепаратистов в Грозном, туда буквально хлынули разного рода проповедники и инструкторы с Ближнего Востока. Распространяемые ими идеи радикального ислама, противостояния «неверным» быстро нашли благодатную почву в обществе, особенно в молодёжной среде. К сожалению, с территории Чечни и Дагестана эти идеи перекинулись сначала на соседние регионы, а затем и в Поволжье – в Башкирию, Татарстан. А теперь и Тюмень, Ямал и Югра тоже оказались в орбите этой печальной тенденции.
В то же время пример Чечни показывает, что радикальному исламу можно успешно противостоять. Одним из условий такой эффективности является выстроенная в республике система исламского образования. В связи с этим, полагаю, что государство должно больше внимания уделять формированию системы отечественного исламского образования в целом. Агентство готово участвовать в этом процессе и способствовать укреплению традиционных для нашей страны исламских ценностей.
Глубина погружения
– Вы служили в подразделении, где вопросы решались преимущественно жёстким силовым путём. Что из этого опыта может быть применено?
– Не очень многое. Приоритеты у агентства другие. Знаете, я потому очень не люблю смотреть публикации о себе, что многие журналисты зацикливаются на том, что я выходец из силовых структур, что служил в «Альфе». Но я всё-таки уже тринадцать лет политик. И больше времени провёл на политическом поприще, будучи депутатом Государственной думы, занимаясь работой в регионах, вопросами партийного строительства, чем служил в подразделении антитеррора. И мой политический опыт, уверен, сыграл большую роль при назначении меня руководителем агентства.
Но если возвращаться к задачам агентства, то мы сосредоточимся не только на проведении различных форумов, фестивалей и конкурсов, а прежде всего на направлении, вызывающем наибольшее беспокойство в обществе, – межнациональные и межконфессиональные конфликты, экстремизм, шовинизм. Потому первоочередная наша задача – выстроить планомерную работу на всех уровнях власти, начиная от федерального, заканчивая муниципальным. Выдать алгоритмы действий и организовать взаимодействие в том числе и с силовыми структурами. Вот тут мой прошлый опыт и может пригодиться.
– На что обратили внимание, когда принимали национальные дела?
– Не могу сказать, что был чем-то сильно поражён. Первое время был несколько придавлен ответственностью, которая ложится на мои плечи и плечи моих коллег. Поначалу я был единственным работником агентства, и всё приходилось делать самому. Сам встречался с будущими сотрудниками, с экспертным сообществом, с теми людьми, что занимались межнациональными отношениями в Министерстве культуры. Впечатлило, что люди, которые занимаются этим вопросом, очень увлечены темой и глубоко в неё погружены. И всё это, несмотря на разнородность экспертного сообщества, существующие между ними споры, подчас непримиримые противоречия.
– Вы сказали, что будете активно сотрудничать с силовыми структурами. Но круг задач, который вы очертили, очень сложен. Например, экстремизм, это ведь сеть виртуальных вербовщиков – ускользающая субстанция. Как будете воздействовать? Какими инструментами?
– Идеологическими прежде всего. Есть чёткое понимание того, что нельзя допускать, чтобы эта субстанция накапливалась. Надеюсь, нам удастся создать систему мониторинга, анализа и прогнозирования межнациональных и межконфессиональных конфликтов. Всё, что существует на сегодняшний момент, это в той или иной степени констатация конфликтной ситуации, которая, увы, уже свершилась. Кондопога произошла – мы только потом анализируем, почему это случилось, и выясняется, что лица одной национальности благодаря коррупции практически заняли какую-то сферу местной экономики. Возникла этническая клановость, что не может не вызывать раздражения у окружающих. В результате – конфронтация и общественный взрыв.
Система, которую мы создадим в ближайшее время, – это смесь программного продукта и экспертной оценки. И на основе этого высокотехнологичного анализа будет предлагаться алгоритм действий для предотвращения и противодействия опасным ситуациям.
– В последние несколько лет кто только не создаёт мониторинговые и аналитические центры, которые затем выдают ничем не подтверждённые, но громкие выводы. Это выстреливает. Начинает жить своей жизнью. Собираетесь пресечь эту самодеятельность? Или и эти данные тоже будете учитывать?
– И то и другое. Нам сложно влиять на общественные организации, которые по собственной инициативе начинают заниматься мониторингом на собственные деньги…
– Или на президентские гранты…
– А вот с грантами и грантополучателями мы будем разбираться. Будем работать и с регионами. Потому что сейчас там проводят огромное количество социологических исследований, в том числе и по нашей тематике, на которые тратятся бюджетные деньги, а на выходе мы получаем банальную констатацию фактов. В агентство приглашён корифей этносоциологии – Сергей Хайкин. Он создал один из известных социологических институтов (Институт социального маркетинга «Инсомар». – Прим. ред.). Сергей Романович с коллегами подведёт научную основу под нашу систему мониторинга, анализа и прогнозирования. Но и с точки зрения IT-технологий мы постараемся сделать один из лучших продуктов. Аналогов ему пока нет.
Кадровый вопрос
– Дефицит кадров в сфере межнациональных отношений общепризнан. Когда передали вопрос на муниципальный уровень, оказалось, что люди вообще не понимают, что это такое. Из регионов, например, зачастую рапортуют: у нас нет межнациональных отношений, у нас все русские. Где вы будете искать профессионалов, которых в стране практически никто не готовит? Как будете формировать команду и какая структура будет у агентства?
– Структура достаточно компактная, учитывая, что мы орган федеральной власти и в зоне нашей ответственности вся страна. Сто человек, три заместителя, четыре управления. Одно – займётся созданием системы мониторинга, анализа и прогнозирования межнациональных, межконфессиональных проблем. Другое – специальными программами. Это субсидии, межбюджетные трансферты, организация мероприятий в рамках существующей Федеральной целевой программы, поддержка коренных и малочисленных народов Севера.
Ещё одно управление будет заниматься вопросами укрепления российской нации, профилактикой экстремизма и шовинизма, взаимодействием с общественными организациями, диаспорами, казачеством. Четвёртое управление, без которого не может обойтись ни одна организация, – административное.
– Cто человек – это много или мало? Восемьдесят пять регионов, куча проблем…
– Как посмотреть. И как организовать работу. Наверное, это немного, но в стране огромное количество людей вовлечены в этот процесс, и мы будем сотрудничать с ними, опираться на их опыт. Неслучайно уже несколько лет в критериях оценки эффективности глав субъектов есть и пункт, которому сейчас придаётся очень большое значение: состояние в субъекте межнациональных, межконфессиональных отношений. Как правило, в регионах возглавляют эти направления заместители губернаторов, в национальных республиках – министры. Вот с ними мы будем плотно взаимодействовать, они проводники нашей политики на местах.
– Но формально-то они вам не подчиняются. И у многих своя особая точка зрения на национальную политику в Российской Федерации вообще и в частности на то, что должно происходить в их регионе.
– Агентство было создано по инициативе президента страны и главы правительства. И государственную национальную политику будет формировать Федеральное агентство по делам национальностей, а не министерство того или иного субъекта и не в аппарате того или иного губернатора. Если где-то мы будем натыкаться на противодействие, непонимание и какие-то деструктивные шаги, думаю, найдём методы воздействия. Но первый опыт общения с субъектами показывает полное взаимопонимание и готовность к взаимодействию.
Инструментальный набор
– Поговаривают, что вы хотите выстроить вертикаль – создать представительства федерального агентства во всех регионах. Эта структура будет работать вместе с министерствами, управлениями внутренней политики или параллельно?
– Об этом рано говорить, нам надо полноценно запуститься как центральному аппарату. Но в будущем территориальные органы создать планируем. Они станут экспертными центрами в тех регионах, где существует клубок проблем. Кавказ, Крым, Поволжье, Тюменская область, Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский автономные округа – регионы, где мы собираемся особенно плотно работать, взаимодействовать с руководителями этих территорий и теми людьми, что курируют там межнациональное направление. Но помимо данных от правоохранительных органов, полпредств, органов исполнительной власти субъектов Федерации нам необходимо получать ещё и независимую экспертную информацию с мест и оперативно на неё реагировать.
– Один из инструментов государственного влияния – это Федеральная целевая программа и в этом, 2015 году средства на неё были существенно сокращены. Сейчас заинтересованное сообщество активно обсуждает возможность того, что со следующего года программу свернут вовсе, несмотря на то что средства были запланированы до 2020 года. Насколько такие опасения оправданны?
– Никакого сокращения не будет. ФЦП будет продолжать работать. Но в том виде, в котором целевая программа существует сейчас, она достаточно противоречива и слабо отвечает тем задачам, которые поставлены перед нами и продекларированы в Стратегии национального развития России, принятой до 2025 года.
Нам надо сместить акценты в сторону укрепления единства российской нации, хотя и об этнической самобытности забывать нельзя. Нужно держать баланс. Мероприятия нынешней ФЦП, на мой взгляд, слабо влияют на те процессы, что беспокоят руководство страны и будоражат общественное мнение – миграция, радикальный ислам. А некоторые направления, например развитие казачества, вообще не попали в зону внимания программы. Поэтому мы начали работу над созданием новой государственной программы, которая бы охватывала весь спектр задач в области межнациональных отношений. Но так как мы были созданы в середине финансового года, то нам сложно быстро изыскать дополнительные средства, и в федеральный бюджет на 2016 год уже не попасть. Да и подготовить государственную программу хотим основательно, чтобы она не превратилась в очередную чиновничью бумажку. Будем работать. Но, повторюсь, сокращения финансирования не будет.
– Много было претензий и к стратегии, и к ФЦП по поводу русского вопроса. Будут ли специальные проекты в новой госпрограмме?
– Русских более 80% в нашей стране, и я не стал бы отделять их от остальных народов, проживающих в России. Мы должны пользоваться одинаковыми правами, у нас должны быть одинаковые обязанности. Ключевое в этом тезисе – равенство. Причём равенство не за счёт кого-то и не в ущерб кому-то, и в первую очередь, конечно, не в ущерб русским. Хотя за последние два десятилетия мы видим тенденцию к оттоку русского населения из некоторых национальных республик.
Будем разбираться и вместе с руководителями регионов думать, как решать эту проблему.
– Несложно догадаться, что будут отвечать в республиках на эти претензии. Например, что людей на руководящие посты они подбирают исходя из их деловых качеств, а то, что все они вдруг как на подбор оказались, допустим, с татарскими фамилиями – случайное стечение обстоятельств… А как быть с тем, что в регионах проживания коренных малочисленных народов этническая принадлежность напрямую коррелирует с государственными преференциями, причём очень существенными: и рыбу ловить можно без сезонных ограничений, и в вуз на бюджетное место поступать. Вплоть до того, что в армию можно не ходить, если ты принадлежишь к коренным малочисленным. Но как понять, кому льготы положены, а кому нет? Графу-то в паспорте ликвидировали давно. Зато на Ямале недавно ввели справку, которая подтверждает принадлежность к коренным малочисленным народам Севера и даёт право на разные блага. То есть фактически втихую там вернули графу «национальность». Может, и правда пора вернуть пресловутый пятый пункт в наши паспорта?
– Не вижу смысла возвращать в размерах всей страны. Тема дискуссионная, но её надо обсуждать на больших площадках, вплоть до референдума. А просто решением чиновника ввести или убрать – нельзя. Слишком много волюнтаристских решений уже напринимали. А что касается темы сограждан, ведущих традиционный образ жизни, то скоро в законодательстве будет регулироваться возможность регистрации принадлежности к общине коренных малочисленных народов. Ну а про Ямал и Югру – когда давали преференции, государство исходило из того, какой ущерб наносит традиционному образу жизни работа компаний-недропользователей на этих территориях. И в большей степени речь идёт о компенсации, а не о преференциях.
– Но сколько скандальных ситуаций было, когда льготами коренных северян пользовались выходцы с Кавказа, которые под видом общины малочисленных народов лихо ловили рыбу на той же Камчатке! Что в принципе не противоречит нашему основному закону, между прочим. Ведь человек любого этнического происхождения может заявить, что в душе ощущает себя, допустим, коряком или ительменом. И ни один суд не имеет права сказать ему, что это не так. Согласно Конституции, национальность определяется у нас по самоидентификации.
– Увы, без спекуляций в этой сфере не обходится. Но всё зависит от местных властей, которые должны ставить барьер. Окончательного решения по данному вопросу пока нет. Это как раз одна из тем, которую мы должны урегулировать законодательно. Сделать так, чтобы было понятно, просто и удобно для всех – и для администрирования государству, и не обижало бы коренное малочисленное население. Будем разрабатывать механизм.
Тонкая грань
– Вернёмся к русскому вопросу. Уже несколько лет лежит в Госдуме многострадальный проект поправок, закрепляющий за русским языком статус родного. Потому что в нынешних стандартах образования у нас приняты во внимание родные языки, в скобочках – «кроме русского». Найти бы того, кто эти скобочки вписал! И эти скобочки стереть. Нам бы, наверное, сразу легче стало жить, потому как спало бы напряжение во многих республиках. Вспомните пикеты и манифестации в Башкирии, Татарстане, недовольство во многих других регионах. Что происходит? Действует лобби против русского?
– Думаю, что эти «скобки» – плод каких-то компромиссов и родом они из 90-х годов прошлого века, когда были сильны сепаратистские дезинтеграционные процессы. А сейчас мы понимаем, что как раз русский язык является той объединяющей силой, которая консолидирует страну, которая создаёт единое культурное, информационное, образовательное пространства. И что именно русский язык в первую очередь для жителей национальных регионов является социальным лифтом, позволяет в том числе двигаться и по карьерной лестнице. Совсем недавно проходило совместное заседание двух советов при президенте – по русскому языку и по межнациональным отношениям, – где чётко было сказано, что недопустимо ущемление русского языка. И не только в пользу национальных языков в республиках. Есть примеры, когда происходит сокращение часов изучения русского и в русскоговорящих регионах. В Самаре, например, в пользу иностранных языков. Это совершенно недопустимо. Мне вспоминается высказывание Расула Гамзатова о том, что он был бы поэтом одного аула, если бы не русский язык.
– То есть вы думаете, что тенденция компромисса за счёт русского языка закончится и в Госдуме наконец-таки поправка будет проведена?
– Очень надеюсь.
– А каких законов ещё не хватает, на ваш взгляд, чтобы федеральное агентство эффективно реализовывало государственную национальную политику?
– Как шутят некоторые мои сотрудники, необходимо срочно принять закон «О дружбе народов», и можно всем нам уйти на пенсию.
– Будете инициировать?
– Попозже, сначала поработаем. Мы понимаем, что законодательная база в большей степени сформирована. Только по поводу коренных малочисленных народов существует тысяча двести законодательных и подзаконных актов. Но есть претензии к правоприменительной практике. У нас есть Стратегия национального развития России на период до 2025 года, есть Стратегия противодействия экстремизму, есть Концепция государственной миграционной политики. А вот законодательных актов, которые приводили бы все эти нормативные документы к единому знаменателю, думаю, как раз не хватает.
– Вы постоянно говорите о миграционной политике. Это тоже будет сферой вашей деятельности?
– Нет, конечно, это сфера Федеральной миграционной службы. Но миграционная политика оказывает огромное влияние на межнациональные настроения, и мы будем с ФМС близкими партнёрами. Друг без друга нам будет сложно навести порядок.
– Где и когда вы впервые столкнулись с «национальным вопросом»?
– В шестом классе в Новочеркасске. В классе, в который я перешёл учиться, оказался мальчишка из Анголы. Темнокожий кудрявый пацан, который был любимцем не только нашей школы. Все с ним хотели подружиться. Это был очень добрый опыт. А по-настоящему – когда ездил в командировки в период осетино-ингушского конфликта. Вот тогда отчётливо понял, как легко дезориентировать людей, столетиями живущих рядом. Как легко перейти грань. И конфликт-то происходит, как правило, не из-за того, что встретились люди разных национальностей или вероисповеданий. Всё возникает на бытовой почве или экономической по причине территориальных претензий либо политических амбиций отдельных лидеров. Яркий пример – события на Украине. Раскачали огромную страну, и непонятно, чем это кончится.
Кстати, моя жена имеет украинские корни. Так что наш брак в какой-то степени межнациональный. Правда, вместе мы двадцать пять лет, а задумались об этом впервые недавно – только после событий на Украине.
— Спасибо.
Источник: НацАкцент